17 октября 1905 года российский самодержец Николай II подписал манифест «об усовершенствовании государственного порядка». О значении и последствиях этого события рассказывает член-корреспондент РАН, директор института российской истории РАН Андрей Сахаров. В нашей беседе мы не смогли избежать исторических параллелей.

Российская газета [ Андрей Николаевич, Манифестом 17 октября царь даровал своим подданным гражданские права и свободы и подарил Государственную Думу. Но первая Дума просуществовала совсем недолго, даже, говорят, не приняла ни одного закона. И имела достаточно одиозную, карикатурную репутацию.

Андрей Сахаров | А кто создавал такую репутацию? Ведь не сама Дума. А те, кто уже в то время, в начале двадцатого века, Думу дискредитировал, против Думы боролись, думскую систему разрушали и считали, что в России должно быть чем хуже, тем лучше – для будущего социального переустройства. Вот эта концепция потом перешла в советскую историографию, где все конституционные начала Российской империи, которые зарождались еще в начале девятнадцатого века, укреплялись в течение всего девятнадцатого века и пышно расцвели в начале двадцатого века, ставились под сомнение и подвергались резкой критике. Их считали компромиссами царизма, попытками спасти «прогнивший самодержавный строй» и так далее.

Но Манифест, подписанный Николаем II в разгар всеобщей октябрьской политической стачки, и Дума были зачислены в категорию отверженных, одиозных явлений нашей истории совершенно несправедливо.

РГ: Но не опоздал ли царь со своими дарами?

Сахаров: Россию нередко укоряют за то, что она не поспевает за цивилизованным миром. Возможно, с точки зрения образцово-показательных исторических свершений Западной Европы, Россия и на этот раз запоздала, как запоздала с отменой крепостного права, с введением парламентаризма, с аграрной реформой. Западные страны более быстрыми темпами двигались к гражданскому обществу. Мы медленнее. Но это было закономерно для России.

Правда, во все времена в стране находились горячие головы, начиная от декабристов и народовольцев, которые требовали немедленного слома самодержавной системы, немедленной отмены крепостного права. Первая Государственная Дума, например, едва собравшись, тут же потребовала амнистии всем политическим заключенным, ответственного министерства и прочее. С исторической точки зрения это звучало по меньшей мере наивно. И я думаю, были правы те люди, в числе их я называю Карамзина, Пушкина, Сперанского, Новосильцева, Александра I, которые считали, что в России крутая ломка по западным образцам может привести к хаосу, к распаду общества и краху всей государственной, политической и культурной системы России. Их правота не раз подтверждалась российской историей. Но Манифест 17 октября это не только итог, может быть, и запоздалому, но закономерно-запоздалому движению России к либерализму, к Конституции. Но и начало ее нового пути к гражданскому обществу, который тяжело и долго стране пришлось преодолевать в двадцатом веке. Практически все положения Манифеста, а потом и документа, который последовал за ним, – Основные законы Российской империи, утвержденные Николаем II в апреле 1906 года, – были реализованы в своих основных параметрах только в девяностые годы прошлого столетия – в Конституции Российской Федерации. Да и то не полностью.

РГ: Но не только советские историки, но и современники Манифеста относились к нему неоднозначно.

Сахаров: |Согласен. Но это было естественно в тех условиях, когда общество было взволнованно, когда страсти накалены до предела. Средний класс, промышленники, позитивно настроенная интеллигенция восприняли положения Манифеста с восторгом. Против Манифеста выступили ультраправые, которые считали, что надо «тащить и не пущать» – никаких перемен в стране не должно быть. И ультралевые – экстремистская часть российского общества, которая звала на баррикады. Но смысл Манифеста в том-то и был, чтобы объединить лучшие силы тогдашней Россини успокоить страну мирным путем. Николай II против своей воли, не желая этого, подписал этот документ, который ему разработал Сергей Юрьевич Витте, просвещенный, умный и дальновидный сановник России, понимая, что пришло время для компромисса, для того, чтобы отказаться от прерогатив самодержавной власти, которые Николай II исповедовал со времени своего вступления на престол в 1894 году и оставался им верен. Но дальнейшее промедление было уже смерти подобно.

РГ: Что же конкретно даровал царь народу для спокойствия страны?

Сахаров: Неприкосновенность личности, свободу слова, совести, собраний, союзов, декларирование создания народного представительства в будущей законосовещательной Государственной Думе. Но не только. Одновременно Манифест подчеркивал, что необходимо навести в стране порядок, принять самые строгие меры против тех, кто сеет смуту, устраивает бесчинства, творит насилие. Манифест ставил в зависимость движение к гражданскому обществу и стабилизацию, установление порядка в стране. В «Основных законах Российской империи», подписанных 23 апреля 1906 года, все эти положения были развиты, конкретизированы и обеспечены гарантиями. Верховная власть по-прежнему принадлежала монарху. Монарх являлся главнокомандующим армии и флота, монарх мог смещать и назначать премьер-министра, распускать Государственную Думу. Монарх в виде указов принимал законы, либо подготовленные Думой, либо инициированные им самим.

РГ: Это знакомо...

Сахаров: Да, все это похоже на современную ситуацию. Такой порядок Россия выстрадала в 1906 году, а потом повторила урок в девяностых годах прошлого века. Но были в Основных законах дополнения к тем гражданским правам и свободам, что провозглашены в Манифесте. Это неприкосновенность жилища человека, неприкосновенность частной собственности, право свободно выбирать место жительства, беспрепятственный выезд за границу. Граждане получали право создавать политические партии и политические союзы. По существу, реализовывалось вековое стремление российских реформаторов к разделению властей – исполнительной, законодательной и судебной.

РГ: Что еще надо было?

Сахаров: Я думаю, что это был оптимальный вариант для того времени. Причем, повторяю, все это Россия получала путем разумного, спокойного компромисса. Этими маневрами монархия спасла страну от гражданской войны, от серьезных политических катаклизмов и на 12 лет отсрочила революционный взрыв.

РГ: Какими были выборы в первую Госдуму?

Сахаров: Многостепенными, относительно всеобщими, потому что студенты, женщины, люди малообеспеченные, не имеющие собственности, были устранены от выборов.

РГ: Не очень-то демократично.

Сахаров: А вы знаете, великий реформатор Сперанский был против того, чтобы избирательное право давать людям, не имеющим собственности. Он считал, что если человек не имеет собственности, он не ответственен за судьбы страны, за судьбы государства. Звучит, может быть, антидемократично и кощунственно сегодня, но я думаю, что для той России это было правильно. Но год от года избирательных ограничений становилось меньше.

РГ: Как была организована первая Государственная Дума?

Сахаров: Пожалуй, так же, как и сейчас. Партии тогда стали только оформляться. Но были представлены в Госдуме и фракции, и блоки. Достаточно представительным был слой левых: Трудовая партия, социал-демократы. В то время в Думе звучали голоса разрушительного порядка, Дума не хотела сотрудничать с царем. Выдвигала заведомо неисполнимые требования. Царь вынужден был это противостояние прекратить и Думу распустил. Некоторые историки расценивают этот шаг как антидемократический, но это было нормально. Дума не хотела работать. Она хотела воевать. Как, спустя несколько десятилетий, уже в новейшей российской истории, хотела воевать нижняя палата российского парламента. Абсолютно схожий вариант, и понятно, что для стабилизации страны, для дальнейшего развития гражданского общества, его объединения необходимо было все поставить на цивилизованные рельсы, что и было сделано.

РГ: Самые острые вопросы современной Думы – вопросы о земле, о смертной казни, о произволе и коррупции чиновников...

Сахаров: Все вопросы, которые пытается решать современная Дума, были актуальны и в первой. Вопрос о собственности на землю, ограничении авторитарной власти, которая, на взгляд историков, для России того времени была неизбежна в силу огромности российских пространств, многонациональное, многоконфессиональности. Николай II колебался, подписывать Манифест и Основные законы или нет. Он был убежден, что только сильная централизованная власть в России способна предотвратить различного рода анархию, бунты и развал государства. Эти опасения многие тогда понимали и разделяли.

РГ: Что же в конце концов помешало первой Думе быть успешной, дееспособной?

Сахаров: Обстановка в стране и в самой Думе. Состояние опьянения молодой российской демократией, парламентаризмом, состояние вседозволенности, Тогда многие полагали, что если еще чуть-чуть нажать, то вся система, которая их не удовлетворяла, развалится, монархия рухнет, и тогда настанут святые свободные времена демократии – как в передовых западных странах.

РГ: Кто-то сказал, что Думе не хватило терпения.

Сахаров:| Пожалуй. А еще самоограничения, самообуздания и самообладания.

Этот Манифест явился для России начала двадцатого века и вообще для российской истории колоссальным прорывом. Он подводил итоги тому вековому движению к либерализму, к реформизму, к ограничению самодержавия, которые Россия действительно выстрадала за столетие.